Прошлое, Будущее - не все ли равно, лишь бы мы оба жили, ведь то, что придет вслед за нами, все равно придет - завтра или через десять тысяч лет. Откуда вы знаете, что эти храмы - не обломки вашей цивилизации через сто веков? Не знаете. Ну так и не спрашивайте.
Люди, которые появляются в твоей жизни, все события, которые с тобой происходят, - все они здесь потому что это ты притянул их сюда. И то что ты делаешь с этим дальше ты вибираешь сам.
Всё на свете должно происходить медленно и неправильно, чтобы не сумел загордиться человек, чтобы человек был грустен и растерян.
Да и зачем тебе ум, коли у тебя есть совесть и сверх того вкус? Совесть и вкус – это уже так много, что мозги делаются прямо лишними.
Не всякая простота – святая. И не всякая комедия – божественная.
Надо чтить, повторяю, потёмки чужой души, надо смотреть в них, пусть даже там и нет ничего, пусть там дрянь одна – всё равно: смотри и чти, смотри и не плюй…
«Да чем же она тебе не нравится, эта тьма? Тьма есть тьма, и с этим ничего не поделаешь. Тьма сменяется светом, а свет сменяется тьмой – таково моё мнение. Да если она тебе и не нравится – она от этого быть тьмой не перестанет. Значит, остаётся один выход: принять эту тьму. С извечными законами бытия нам, дуракам, не совладать. <…> Ну, так и нечего требовать света за окном, если за окном тьма…»
«Человек не должен быть одинок» - таково моё мнение. Человек должен отдавать себя людям, даже если его и брать не хотят. А если он всё-таки одинок, он должен пройти по вагонам. Он должен найти людей и сказать им: «Вот. Я одинок. Я отдаю себя вам без остатка. (Потому что остаток только что допил, ха-ха!) А вы – отдайте мне себя…»
О, позорники! Превратили мою землю в самый дерьмовый ад – и слёзы заставляют скрывать от людей, а смех выставлять напоказ!.. О, низки сволочи! Не оставили людям ничего, кроме «скорби» и «страха», и после этого – и после этого смех у них публичен, а слеза под запретом!...
Один мой знакомый говорил, что кориандовая действует на человека антигуманно, то есть, укрепляя все члены, ослабляет душу. С мной почему-то случилось наоборот, то есть душа в высшей степени окрепла, а члены ослабели, но я согласен, что и это антигуманно.
Ведь вот Искупитель даже, и даже Маме своей родной говорил: «Что мне до тебя?» А уж тем более мне – что мне до этих суетящихся и постылых?
Ведь в человеке не одна только физическая сторона; в нём и духовная сторона есть, и есть – больше того – есть сторона мистическая, сверхдуховная сторона. Так вот, я каждую минуту ждал, что меня, посреди площади, начнёт тошнить со всех сторон сразу.
Все голоса у всех певцов одинаково мерзкие, но мерзкие у каждого по-своему.
Отчего они все так грубы? А? И грубы-то ведь, подчёркнуто грубы в те самые мгновенья, когда нельзя быть грубым, когда у человека с похмелья все нервы навыпуск, когда он малодушен и тих? Почему так?! О, если бы весь мир, если бы каждый в мире был бы, как я сейчас, тих и боязлив, и был бы так же ни в чём не уверен: ни в себе, ни в серьёзности своего места под небом – как хорошо бы! Никаких энтузиастов, никаких подвигов, никакой одержимости! – всеобщее малодушие. Я согласился бы жить на земле целую вечность, если бы прежде мне показали уголок, где не всегда есть место подвигам. «Всеобщее малодушие» - да ведь это спасение от всех бед, это панацея, это предикат величайшего совершенства!
Я весь как-то сник и растерял душу.
Пусть я дурной человек. Я вообще замечаю: если человеку по утрам бывает скверно, а вечером он полон замыслов, и грёз, и усилий – он очень дурной, этот человек. Утром плохо, а вечером хорошо – верный признак дурного человека. Вот уж если наоборот - если по утрам человек бодрится и весь в надеждах, а к вечеру его одолевает изнеможение – это уж точно человек дрянь, деляга и посредственность. Гадок мне этот человек. Не знаю как вам, а мне гадок.
Конечно, бывают и такие, кому одинаково любо и утром, и вечером, и восходу они рады, и заходу тоже рады, - так это уж просто мерзавцы, о них и говорить-то противно. Ну уж, а если кому одинаково скверно - и утром, и вечером, - тут уж я не знаю, что и сказать, это уж конченый подонок и мудозвон.
Я вынул из чемоданчика все, что имею, и все ощупал: от бутерброда до розового крепкого за рупь тридцать семь. Ощупал - и вдруг затомился я весь и поблек... Господь, вот Ты видишь, чем я обладаю. Но разве это мне нужно? Разве по этому тоскует моя душа? Вот что дали мне люди взамен того, по чему тоскует душа! А если б они мне дали того, разве нуждался бы я в этом? Смотри, Господи, вот: розовое крепкое за рупь тридцать семь...
И весь в синих молниях, Господь мне ответил:
- А для чего нужны стигматы святой Терезе? Они ведь ей тоже не нужны. Но они ей желанны.
- Вот-вот! - отвечал я в восторге. -Вот и мне, и мне тоже - желанно мне это, но ничуть не нужно!
Мне нравится, что у народа моей страны глаза такие пустые и выпуклые. Это вселяет в меня чувство законной гордости. Можно себе представить, какие глаза там. Где все продается и все покупается ... глубоко спрятанные, притаившиеся, хищные и перепуганные глаза... Девальвация, безработица, пауперизм... Смотрят исподлобья, с неутихающей заботой и мукой - вот какие глаза в мире чистогана...
Зато у моего народа - какие глаза! Они постоянно навыкате, но никакого напряжения в них. Полное отсутствие всякого смысла - но зато какая мощь! (Какая духовная мощь!) Эти глаза не продадут. Ничего не продадут и ничего не купят. Что бы ни случилось с моей страной. В дни сомнений, во дни тягостных раздумий, в годину любых испытаний и бедствий - эти глаза не сморгнут. Им все божья роса...
Мне очень вредит моя деликатность, она исковеркала мне мою юность. Моё детство и отрочество… Скорее так: это не деликатность, а просто я безгранично расширил сферу интимного – и сколько раз это губило меня…
«С такими позорными взглядами ты вечно будешь одиноким и несчастным».
Я остаюсь внизу, и снизу плюю на всю вашу общественную лестницу. Да. На каждую ступеньку лестницы - по плевку. Чтобы по ней подыматься, надо быть пидорасом, выкованным из чистой стали с головы до пят. А я - не такой.
У меня всё полосами, всё в жизни как-то полосами: то не пью неделю подряд, то пью потом сорок дней, потом опять четыре дня не пью, а потом опять шесть месяцев пью без единого роздыха…
Кому из вас в три года была известна буква «ю»? Никому; вы и теперь-то её толком не знаете.
Моё завтра светло. Да. Наше завтра светлее, чем наше вчера и наше сегодня. Но кто поручится, что наше послезавтра не будет хуже нашего позавчера?
«Вот-вот! Ты хорошо это, Веничка, сказал. Наше завтра и так далее. Очень складно и умно ты это сказал, ты редко говоришь так складно и умно.
И вообще, мозгов в тебе не очень много. Тебе ли, опять же, этого не знать? Смирись, Веничка, хотя бы на том, что твоя душа вместительнее ума твоего. Да и зачем тебе ум, коли у тебя есть совесть и сверх того вкус? Совесть и вкус – это уже так много, что мозги делаются прямо лишними.
А когда ты в первый раз заметил, Веничка, что ты дурак?»
«А вот когда. Когда я услышал одновременно сразу два полярных упрёка: и в скучности, и в легкомыслии. Потому что если человек умён и скучен, он не опустится до легкомыслия. А если он легкомыслен да умён – он скучным быть себе не позволит. А вот я, рохля, как-то сумел сочетать.
И сказать, почему? Потому что я болен душой, но не подаю и вида. Потому что с тех пор, как помню себя, я только и делаю, что симулирую душевное здоровье, каждый миг, и на это расходую все (все без остатка) и умственные, и физические, и какие угодно силы. Вот оттого и скушен… Всё, о чём вы говорите, всё, что повседневно вас занимает, - мне бесконечно посторонне. Да. А о том, что меня занимает, - об этом никогда и никому не скажу ни слова. Может, из боязни прослыть стебанутым, может ещё отчего, но всё-таки – ни слова.
Я не утверждаю, что мне – теперь – истина уже известна или что я вплотную к ней подошёл. Вовсе нет. Но я уж на такое расстояние к ней подошёл, с которого её удобнее всего рассмотреть.
Надо привыкнуть смело, в глаза людям, говорить о своих достоинствах. Кому же, как не нам самим, знать, до какой степени мы хороши?
- Во всей земле… во всей земле, от самой Москвы и до самых Петушков – нет ничего такого, что было бы для меня слишком многим…
- Ты… знаешь что, мальчик? ты не умирай… ты сам подумай (ты ведь уже рисуешь буквы, значит, можешь подумать сам): очень глупо умереть, зная одну только букву «ю» и ничего больше не зная… Ты хоть сам понимаешь, как это глупо?
И все, что они говорят – вечно живущие ангелы и умирающие дети, - все так значительно, что я слова их пишу длинными курсивами, а все, что мы говорим, - махонькими буковками, потому что это более или менее чепуха.
- Когда тебя нет, мальчик, я совсем одинок... Ты понимаешь?.. ты бегал в лесу этим летом, да?.. И, наверное, помнишь, какие там сосны?.. Вот и я, как сосна... Она такая длинная-длинная и одинокая-одинокая, вот и я тоже... Она, как я, - смотрит только в небо, а что у нее под ногами - не видит и видеть не хочет... Она такая зеленая и вечно будет зеленая, пока не рухнет. Вот и я - пока не рухну, вечно буду зеленым...
Или вот, например, одуванчик. Он все колышется и облетает от ветра, и грустно на него глядеть... Вот и я: разве я не облетаю? разве не противно глядеть, как я целыми днями все облетаю, да облетаю?..
Я стремился за ними мыслью, но как только устремлялся – сердце останавливалось в испуге. Помыслы – были, но не было намерений. Когда же являлись намерения – помыслы исчезали и хотя я устремлялся за ними сердцем, в испуге останавливалась мысль.
А какое мне дело! А вам – тем более! Пусть даже и не верна. Старость и верность накладывают на рожу морщины, а я не хочу, например, чтобы у нее на роже были морщины.
- И ты говоришь после этого, что ты одинок и непонят? Ты, у которого с т о л ь к о в душе и с т о л ь к о за душой!
Если уж мы прожили тридцать лет, надо попробовать прожить ещё тридцать, да, да. «Человек смертен» - таково моё мнение. Но уж если мы родились – ничего не поделаешь, надо немножко пожить… «Жизнь прекрасна» - таково моё мнение.
…то есть мужать до того предела, за которым следуют безумие и свинство.
Вы скажите: «Призвание это гнусно и ложно». А я вам скажу, я вам снова повторю: «Нет ложных призваний, надо уважать всякое призвание».
Нет, честное слово, я презираю поколение, идущее вслед за нами. Оно внушает мне отвращение и ужас. Максим Горький песен о них не споёт, нечего и думать. Я не говорю, что мы в их годы волокли с собою целый груз святынь. Боже упаси! – святынь у нас было совсем чуть-чуть. Но зато сколько вещей, на которые нам было не наплевать. А вот им – на всё наплевать.
Да. Больше пейте, меньше закусывайте. Это лучшее средство от самомнения и поверхностного атеизма.
Мы не можем ждать милостей от природы. А чтобы взять их у неё, надо, разумеется, знать их точные рецепты. <…> Жизнь даётся человеку один раз, и прожить её надо так, чтобы не ошибиться в рецептах.
Пьющий просто водку сохраняет и здравый ум, и твёрдую память или, наоборот – теряет разом и то, и другое. А в случае со «Слезой комсомолки» просто смешно: выпьешь сто грамм, этой слезы, - память твёрдая, а здравого ума как не бывало. Выпьешь ещё сто грамм – и сам себе удивляешься: откуда взялось столько здравого ума? и куда девалась твёрдая память?
«Транс-цен-ден-тально»… - подумал я. – И давно это он его так?.. Нет, эти двое украсть не могли. Один из них, правда, в телогрейке, а другой спит, - значит, оба, в принципе, могли бы украсть. Но ведь один-то спит, а другой в коверкотовом пальто, - значит, ни тот, ни другой украсть не могли…»
И смотрит на меня, смотрит, разинув глаза и сощурив рот…
Я все могу понять, если захочу простить… У меня душа как у троянского коня пузо, многое вместит. Я всё прощу, если захочу понять. <…> Я если захочу понять, то всё вмещу. У меня не голова, а дом терпимости.
Он кидал в меня мысли, как триумфатор червонцы, а я едва-едва успевал их поднимать. «Ну, и…»
- Ну, и Николай Гоголь…
- Что Николай Гоголь?..
- Он всегда, когда бывал у Аксаковых, просил ставить ему на стол особый, розовый бокал…
- И пил из розового бокала?
- Да. И пил из розового бокала.
- А что пил?
- А кто его знает!.. Ну, что можно пить из розового бокала? Ну, конечно, водку…
Отчаянно пили! все честные люди России! а отчего пили? – с отчаяние пили! пили оттого, что честны, оттого, что не в силах были облегчить участь народа.
- Стоп! – прервал декабрист. - А разве нельзя не пить? Взять себя в руки – и не пить? Вот тайный советник Гёте, например, совсем не пил.
- Не пил? Совсем? – черноусый даже привстал и надел берет. – Не может этого быть!
- А вот и может. Сумел человек взять себя в руки – и ни грамма не пил…
- Вы имеете в виду Иоганна фон Гёте?
- Да. Я имею в виду Иоганна фон Гёте, который ни грамма не пил.
- Странно… А если б Фридрих Шиллер поднёс бы ему?.. бокал шампанского?
- Всё равно бы не стал. Взял бы себя в руки – и не стал. Сказал бы: не пью ни грамма.
Черноусый поник и затосковал. На глазах у публики рушилась вся система, такая стройная система, сотканная из пылких и блестящих натяжек. «Помоги ему, Ерофеев, - шепнул я сам себе, - помоги человеку. Ляпни какую-нибудь аллегорию или…»
- Так вы говорит: тайный советник Гёте не пил ни грамма? – я повернулся к декабристу. – А почему он не пил, вы знаете? Что его заставляло не пить? Все честные умы пили, а он – не пил? Почему? Вот мы сейчас едем в Петушки и почему-то везде остановки, кроме Есино. Почему бы им не остановиться и в Есино? А всё потому, что в Есино нет пассажиров, они все садятся или в Храпунове, или во Фрязеве. Да. Идут от самого Есина до самого Храпунова или до самого Фрязева – и там садятся. Потому что всё равно ведь поезд в Есино прочешет без остановки. Вот так поступал и Иоганн фон Гёте, старый дурак. Думаете,ему не хотелось выпить? Конечно хотелось. Так он, чтобы самому не скопытиться, вместо себя заставлял пить всех своих персонажей. Возьмите хоть «Фауста»: кто там не пьёт? всё пьют. Фауст пьёт и молодеет, Зибель пьёт и лезет на Фауста, Мефистофель только и делает, что пьёт и угощает буршей и поёт им «Блоху». Вы спросите: для чего это нужно было тайному советнику Гёте? Так я вам скажу: а для чего он заставил Вертера пустить себе пулю в лоб? Потому что – есть свидетельство – он сам был на грани самоубийства, но чтоб отделаться от искушения, заставил Вертера сделать это вместо себя. Вы понимаете? Он остался жить, но как бы покончил с собой. И был вполне удовлетворён. Это даже хуже прямого самоубийства, в этом больше трусости и эгоизма, и творческой низости…
Глупая, глупая природа, ни о чём она не заботится так рьяно, как о равновесии! Не знаю, нравственна ли эта забота, но она строго геометрична!
Первая любовь или последняя жалость – какая разница? Бог, умирая на кресте, заповедовал нам жалость, а зубоскальства Он нам не заповедовал. Жалость и любовь к миру - едины. Любовь ко всякой прелести, ко всякому чреву. И ко плоду всякого черва – жалость.
Она вся была пьяна, снизу доверху, и берет у неё разъезжался.
«Сердцем, - орёт, - сердцем – да, люблю твою душу, но душою – нет, не люблю!!»
Моё недоумение разделяла вся Европа.
- …в Сибири не проживешь. В Сибири вообще никто не может, одни только негры живут. Продуктов им туда не завозят, выпить им нечего, не говоря уж «поесть». Только один раз в год им привозят из Житомира вышитые полотенца – и негры на них вешаются…
Что ж мне оставалось делать, как не идти в Париж? Прихожу. Иду в сторону Нотр-Дама, иду и удивляюсь: кругом одни бардаки. Стоит только Эйфелева башня, а на ней генерал де Голль, ест каштаны и смотрит в бинокль во все четыре стороны. А какой смысл смотреть, если во всех четырёх сторонах одни бардаки!..
Граница нужна для того, чтобы не спутать нации.
А я, сидя в своём президиуме, слушал эти прения и мыслил так: прения совершенно необходимы, но горазды необходимее декреты. Почему мы забываем то, чем должна увенчиваться всякая революция, то есть «декреты»? Например, такой декрет: обязать тётю Шуру в Поломах открывать магазин в шесть утра. Кажется, чего бы проще? – нам, облечённым властью, взять и заставить тётю Шуру открывать магазин в шесть утра, а не в девять тридцать! Как это раньше не пришло мне в голову!..
Или, например, декрет о земле: передать народу всю землю уезда, со всеми угодьями и со всякой движимостью, со всеми спиртными напитками и без всякого выкупа. Или так: передвинуть стрелку часов на два часа вперёд или полтора часа назад, всё равно, только бы куда-нибудь передвинуть. Потом: слово «чёрт» надо принудить снова писать через «о», а какую-нибудь букву вообще упразднить, только надо подумать, какую. И, наконец, заставить тётю Машу в Андреевском открывать магазин в пять тридцать утра, а не в девять…
…Летоисчисление – как думаешь? – сменим или оставим как есть?
- Тебе нравится, Вадя, наша революция?
- Да, - ответил Вадя, - она лихорадочна, но она прекрасна.
- Так… А насчёт Норвегии, Вадя, - насчёт Норвегии ничего не слышно?
- Пока ничего…А что тебе Норвегия?
- Как то есть что Норвегия?!.. В состоянии войны мы с ней или не в состоянии? Очень глупо всё получается. Мы с ней воюем, а она с нами не хочет… Если и завтра нас не начнут бомбить, я снова сажусь в президентское кресло – и тогда увидишь, что будет!..
- Садись, - ответил Вадя, - кто тебе мешает, Ерофейчик?.. Если хочешь садись…
Через два часа он испустил дух на руках у министра обороны. Он умер от тоски и от чрезмерной наклонности к обобщениями. Других причин вроде бы не было, а вскрывать мы его не вскрывали, потому что вскрывать было бы противно. А к вечеру того же дня все телетайпы миры приняли сообщения. «Смерть наступила вследствие естественных причин». Чья смерть, сказано не было, но мир догадывался.
…мне в пояс кланялись хлеба и улыбались васильки
«Да чем же она тебе не нравится, эта тьма? Тьма есть тьма, и с этим ничего не поделаешь. Тьма сменяется светом, а свет сменяется тьмой – таково моё мнение. Да если она тебе и не нравится – она от этого быть тьмой не перестанет. Значит, остаётся один выход: принять эту тьму. С извечными законами бытия нам, дуракам, не совладать. <…> Ну, так и нечего требовать света за окном, если за окном тьма…»
«Человек не должен быть одинок» - таково моё мнение. Человек должен отдавать себя людям, даже если его и брать не хотят. А если он всё-таки одинок, он должен пройти по вагонам. Он должен найти людей и сказать им: «Вот. Я одинок. Я отдаю себя вам без остатка. (Потому что остаток только что допил, ха-ха!) А вы – отдайте мне себя…»
Человек уединяется, чтобы поплакать. Но изначально он не одинок. Когда человек плачет, он просто не хочет, чтобы кто-нибудь был сопричастен его слезам. И правильно делает, ибо есть ли что-нибудь на свете выше безутешности?..
О, позорники! Превратили мою землю в самый дерьмовый ад – и слёзы заставляют скрывать от людей, а смех выставлять напоказ!.. О, низки сволочи! Не оставили людям ничего, кроме «скорби» и «страха», и после этого – и после этого смех у них публичен, а слеза под запретом!...
…сиплое, надтреснутое лицо, всё в слезах…
Я люблю, когда горят канделябры, хоть и не знаю толком, что это такое…
- Отведи глаза, пошляк, не смотри. Я мысли собираю, а ты – смотришь.
Пламенел закат, и лошади вздрагивали, и где то счастье, о котором пишут в глазах?
Ведь у каждого свой вкус - один любит распускать сопли, другой утирать, третий размазывать.
…теперь уже все во мне содрогалось – и лицо, и одежда, и души, и мысли.
Если каждая пятница моя будет и впредь такой, как сегодняшняя, - я удавлюсь в один из четвергов!..
И если я когда-нибудь умру – а я умру очень скоро, я знаю, - умру, так и не приняв этого мира, постигнув его вблизи и издали, снаружи и изнутри постигнув, но не приняв, - умру, и Он меня спросит: «Хорошо ли было тебе там? Плохо ли тебя было?» - я буду молчать, опущу глаза и буду молчать…
Ибо жизни человеческая не есть ли минутное окосение души? и затмение души тоже. Мы все как бы пьяны, только каждый по-своему, один выпил больше, другой меньше. И на кого как действует: один смеется в глаза этому миру, а другой плачет на груди этого мира. Одного уже вытошнило, и ему хорошо, а другого только ещё начинает тошнить
Что тебе осталось? утром – стон, вечером – плач, ночью – скрежет зубовный… И кому, кому в мире есть дело до твоего сердца? Кому?.. Вот, войди в любой петушинский дом, у любого порога спроси: «Какое вам дело до моего сердца?» Боже мой…
Но есть ли там весы или нет – всё равно – на тех весах вздох и слеза перевесят расчёт и умысел. Я это знаю твёрже, чем вы что-нибудь знаете. Я много прожил, много перепил и продумал – и знаю, что говорю. Все ваши путеводные звёзды катятся к закату, а если и не катятся, то едва мерцают. Я не знаю вас, люди, я вас плохо знаю, я редко на вас обращаю внимание, но мне есть дело до вас: меня занимает, в чём теперь ваша душа, чтобы знать наверняка, вновь ли возгорается звезда Вифлееме или вновь начинает меркнуть, а это самое главное. Потому что все остальные катятся к закату, а если и не катятся, то едва мерцают, а если даже и сияют, то не стоят и двух плевков.
Наверное не случайно, что в слове «я» одна буква, а в слове «мы» - две. (c)
Мы смеёмся над смертью и покупаем килограммы таблеток в аптеке. Мы говорим, что жизнь прекрасна и идём в магазин за ещё одной бутылкой водки. Нам насрать на общественное мнение, и мы постоянно спрашиваем: "как я выгляжу?". Мы любим одиночество и крепко сжимаем в руке мобильник. Мы уверены, что абсолютно спокойны и тянемся рукой к очередной сигарете.Мы шокируем людей и боимся сказать "люблю". Мы не доверяем людям и, как минимум, раз в неделю плачемся кому-нибудь в жилетку. Мы не верим в любовь и по ночам плачем в подушку. Мы живём сегодняшним днём и строим планы на завтрашний. Мы ненавидим наше правительство и с удовольствием отмечаем день независимости. Мы хотим, чтобы люди принимали нас такими, какие мы есть и часами торчим перед зеркалом. Мы любим умные фразы и не понимаем сами себя....
Из каждой безвыходной ситуации есть по крайней мере два выхода.
"Любовь.
Безумие, радостное и добровольное; всеобъемлющее пламя, чей жар сладостен и мучителен одновременно. Любовь матери к детям, любовь патриота к Родине, любовь естествоиспытателя к истине - все меркнет перед настоящей, подлинной, всобъемлющей любовью! Поэты слогали стихи,живущие тысячелетиями, завоеватели проливали реки крови. Простые, ничем не примечательные люди вспыхивали как сверхновые, сжигая свою жизнь в ослепительной вспышке, яростной и безудержной. Любовь.. любовь. Тысячи определений, поиск нужных слов...будто звуки способны передать эту древнюю магию. Любовь-это когда счастлив тот, кого любишь.. любовь-это когда весь мир сосредоточен в одном человеке.. любовь- это чувство, равняющее нас с Богом.. Не подступиться! Не выразить словами-только и выражать не надо, каждый поймет, каждый испытывал этот сладкий дурман."
Красивые слова мне нравятся больше, чем такая реальность.
"Хорошими манерами обладает тот, кто наименьшее количество людей ставит в неловкое положение". Д.Свифт
"Хорошие манеры – лучшая защита от дурных манер другого".
"Манеры человека - это зеркало, в котором отражается его портрет". И.Гете
"Воспитание мужчины или женщины проверяется тем, как они ведут себя во время ссоры". Б.Шоу
"Вежливость и хорошие манеры совершенно необходимы для того, чтобы украсить любые другие достоинства и таланты. Без них никакие знания, никакое совершенство не предстает в надлежащем виде". Ф.Честерфилд
"Поведение человека должно быть подобно его одежде: не слишком стеснять его и не быть слишком изысканной, но обеспечивать свободу движения и действий". Ф.Бэкон
Из каждой безвыходной ситуации есть по крайней мере два выхода.
"Быть может, это неплохо, настолько владеть собой, чтобы в подобных обстоятельствах не выдавать своих чувств.Однако в этой способности может таиться и некоторая опасность.читать дальше Если женщина скрывает увлечение от своего избранника, она рискует не сохранить его за собой. И тогда слабым утешением для неё будет сознавать, что мир остался в таком ж неведении. Почти всякая привязанность в какой-то степени держится на благодарности или тщеславии, и пренебрегать ими вовсе не безопасно. Слегка увлечься всё мы готовы совершенно бескорыстно - небольшая склонность вполне естественна. Но мало найдется людей настолко великодушных, чтобы любить без всякого поощрения. В девяти случаях из десяти женщине лучше казаться более влюбленной, чем она есть на самом деле."
"Весьма немногие среди нас не лелеют в своей душе чувства самодовольства, связанного с какой-то действительной или мнимой чертой характера, которая выделяла бы их среди окружающих.читать дальше Гордость и тщеславие - разные вещи, хотя этими словами часто пользуются как синонимами. Человек может быть гордым, не будучи тщеславным. Гордость скорее связана с нашим собственным о себе мнением, тщеслваие же - с мнением других людей, которое нам бы хотелось, чтобы они составили о нас."
Большинство людей ничему не учатся на своем пути. А если им и удается во что-то въехать, они имеют обыкновение забывать выученное, когда это оказывается выгоднее. Большинство, даже получив второй шанс, благополучно похеривает его. Это – один из основополагающих законов мироздания, и ничего ты тут не поделаешь. Люди, я это сам заметил, умудряются почти ни во что не врубиться и с третьего раза, уже потратив понапрасну огромное количество времени, денег, энергии, большую часть молодости, да и всего остального – сами можете перечислить. И все-таки некоторые чему-то учатся, что, в конце концов, просто замечательно.
На острове росло множество высоких деревьев, вершины которых достигали недоступной взору высоты. Листья на деревьях сияли яркими красками, поражая взор, а плоды походили на прекрасных девушек, подвешенных за волосы к ветвям и качающихся на ветру из стороны в сторону. Увидав это, царь Сайф прошептал: „На все есть воля божья!“ — потому что он принял эти плоды за живых девушек. Обратившись к джинну, он воскликнул:
— О Хайрукан, наверное, царь этой земли зол и жесток, раз он так сурово покарал этих девушек! Расскажи мне, что они сделали дурного, чем заслужили такое наказание?
А Хайрукан, засмеявшись, ответил Сайфу:
— О царь, повелитель этих обширных краев не кто иной, как всевышний Аллах, господин миров, тот, кто посылает ночь вослед дню, кто правит нашими сердцами и умами. Это он создал деревья с плодами, похожими на девушек. Их едят и местные жители, и путники, идущие этим путем в темную ночь и светлым днем. И когда наступает ночной мрак, покрывая своей сенью рабов божьих, эти плоды обретают язык и голос и громко кричат: „Вак-вак, хвала творцу, создавшему небеса, древеса и всякий злак!“ И они хором повторяют эти слова много раз. А если какой-нибудь из плодов падает на землю, он живет три дня, а потом умирает. На одном дереве растут большие и малые плоды, видом похожие на мужчин, а на других плоды напоминают полногрудых девушек, подобных лунам.
другие деревья...вокруг росли высокие деревья с огромными широкими листьями, величиной с большое блюдо, такими крепкими, что на них мог бы сесть взрослый мужчина. От этих листьев исходил аромат, подобный запаху чистого мускуса, а с ветвей свисали плоды разных цветов — белые, черные и красные, с виду похожие на человеческие лица. А еще там были разноцветные плоды наподобие человеческих ног, большей частью красные, как плоды ююбы, и другие, похожие на разных зверей, отличающиеся друг от друга цветом, — хвала тому, кто несравнен!
Увидев все это, царь Сайф удивился и сказал:
— О Хайрукан, нигде в мире нет ничего подобного!
Джинн ответил:
— Знай, о царь, эти плоды прекрасны на вкус и говорят на дивном языке, не переставая прославлять творца. И если кому-нибудь вздумается сорвать такой плод и отведать его, плод возрадуется великой радостью, не ощущая ни боли, ни гнева, даже если его съедят целиком. А если от плода останется хоть малая часть, на наполняется воздухом, и из нее снова вырастает целый плод, точь-в-точь такой же, каким он был раньше. А когда наступает вечер, сюдя прилетают птицы, которые поднимают эти плоды и снова прикрепляют их к ветвям деревьев, как будто их никто не срывал и не ел.
И у пастухов, и у моряков, и у странствующих торговцев всегда есть один заветный город, где живет та, ради которой можно пожертвовать радостью свободно бродить по свету.
Жизнь тем и интересна, что в ней сны могут стать явью.
У Сантьяго по всей округе были друзья – он потому и любил странствовать. Заводишь нового друга – и вовсе необязательно видеться с ним ежедневно. Когда вокруг тебя одни и те же люди, то как-то само собой получается, что они входят в твою жизнь. А войдя в твою жизнь, они через некоторое время желают ее изменить. А если ты не становишься таким, каким они хотят тебя видеть, - обижаются. Каждый ведь совершенно точно знает, как именно надо жить на свете.
Только свою собственную жизнь никто почему-то наладить не может.
На этой планете существует одна великая истина: независимо от того, кем ты являешься и что делаешь, когда ты по-настоящему чего-то желаешь, ты достигнешь этого, ведь такое желание зародилось в душе Вселенной. И это и есть твое предназначение на Земле.
читать дальше- Люди слишком рано узнают, как им кажется, в чем смысл жизни. …Может быть, поэтому они столь же рано от него отказываются. Так уж устроен мир. (Царь)
Ветер не только наполнял паруса завоевателей-мавров, он нес с собой тревожащие душу запахи пустыни, запах женщин под покрывалами, запах пота и мечтаний тех, кто когда-то пустился на поиск неведомого, на поиски золота и приключений. Он приносил и запах пирамид. Юноша позавидовал свободному ветру и почувствовал, что может ему уподобиться. Никто не стоит у него на пути, лишь он сам.
По легенде: Секрет счастья в том, чтобы видеть все, чем чуден и славен мир, и никогда при этом не забывать о двух каплях масла в чайной ложке.
«Когда я пас своих овец, то был счастлив и распространял вокруг себя счастье... А теперь я печален и несчастен. И не знаю, что делать. Я стану злобным и недоверчивым и буду подозревать всех потому лишь, что один человек обманул меня. Я буду ненавидеть тех, кто сумел найти сокровища, потому что мне это не удалось. Я буду цепляться за ту малость, которой обладаю, потому что слишком мал и ничтожен, чтобы постичь весь мир… Я в точности такой же, как все: принимаю желаемое за действительное и вижу мир не таким, каков он на самом деле, а таким, каким мне хочется его видеть…» …Он снова обвел взглядом пустынную площадь, но уже без прежней безнадежности. Вовсе не чужой мир простирался перед ним – просто новый. Новый мир простерся перед ним вымершей рыночной площадью, но он-то успел увидеть, как она бурлила жизнью, и больше уже этого не забудет. Он вспомнил и про саблю: конечно, дороговато пришлось заплатить за две секунды, чтобы на нее поглазеть, но ведь такого он никогда прежде не видел. Сантьяго вдруг понял, что может смотреть на мир глазами несчастной жертвы жулика и злодея, но может и глазами отважного искателя сокровищ и приключений.
Я боюсь, что, когда мечта станет явью, мне больше незачем будет жить на свете.
Остановить реку жизни невозможно.
Путь к сокровищу стал на два часа короче, хотя сам он при этом и потерял целый год.
Чем дальше пойдешь по своему Пути, тем сильней он будет определять твою жизнь.
Не надо бояться неведомого, ибо каждый способен обрести то, чего хочет, получить то, в чем нуждается. Все мы боимся утратить то, что имеем, будь то наши посевы или сама жизнь. Но страх этот проходит, стоит лишь понять, что и наша судьба, и история мира пишутся одной рукой.
Это и есть магия знаков. Я вижу, как проводники читают знаки пустыни, - это душа каравана говорит с душой пустыни.
"Жизнь хочет, чтобы ты следовал своей Судьбе, и возбуждает аппетит вкусом удачи." «Если ты чего-нибудь хочешь, вся Вселенная будет способствовать том, чтобы твое желание сбылось». «Помни: всегда надо точно знать, чего хочешь» «Все одно целое» «Никогда не отказывайся от своей Мечты. Следуй знакам» «В любом деле решение – лишь начало» царь Мельхиседек
Мы обманываем часто, знаю. Себя оправдываем, когда неправы, знаю.Ждем и не прощаем, обещаем и не выполняем, знаю. (с)
"Неправы те, которые говорят - вот истина, но неправы и те, которые возражают им - это ложь, а прав только Саваоф и только Сатана, в существование которых я не верую, но которые где-нибудь должны быть, ибо это они устроили жизнь такой двойственной и это она создала их. Вы не понимаете? А ведь я говорю тем же человеческим языком, что и вы. Но всю мудрость веков я сжимаю в несколько слов, для того чтобы вы видели ничтожество вашей мудрости ".