Мы никогда не будем нужны кому-то сильнее, чем самим себе.
"В неприятных воспоминаниях есть одна хорошая сторона: они убеждают человека в том, что теперь он счастлив, даже если секунду назад он в это не верил" (с)
Больше ваего страдаем мы в жизни от одиночества,и все наши поступки,все старания направлены на то,чтобы бежать от него.
Когда приходит Любовь,Душа наполняется неземным блаженством.А знаешь почему?Знаешь,отчего это ощущение огромного счастья?Только оттого,что мы воображаем будто пришёл конец одиночеству.Мы думаем,что перестаём быть заброшенными,затерянными в мире.
Жаль, что не могу – кошкой, сукой, влёт, Вдребезги, до дна, будучи собою.
—Первое препятствие на пути к себе — это зависть. Если один человек завидует другому, он тем самым отказывается от самого себя. Он как бы говорит: «Я себе не нравлюсь, я хочу быть другим». И после этого он уже не может быть самим собой, он фактически убивает себя. читать дальше
—Тебе кажется, что ты меня любишь,?— сказал вдруг Максим, и мелкая дрожь побежала у Ани по ногам.?— Я благодарен тебе за это чувство. Но… Ты мне завидуешь. Ты хочешь танцевать так, как танцую я. Это безумие, потому что это невозможно. Ты можешь танцевать только свой танец. И самое главное из-за этой зависти, я просто не могу поверить твоему чувству. Любящий не может завидовать возлюбленному. Не «не должен», а именно «не может». Понимаешь? Где-то тут ошибка. Прости.
Танец — это всегда двое. И один не может быть сильнее или ценнее другого.
—?Тебе кажется, ты думаешь о чем-то конкретном, но на самом деле ты думаешь об абстрактных вещах,?— продолжил Данила.?— Ведь важно не то, что будет происходить. Мы не можем контролировать жизнь, и неизвестно, как она сложится. Важно то, что у тебя внутри. И хотя ты думаешь о счастье, внутри тебя страдание. И пока оно у тебя внутри, ты не будешь счастлива. —?Так значит, все-таки я должна как-то избавиться от страдания??— спросила Аня. —?Тут подвох… — Данила оперся на руку, и я заметил, как какая-то странная тень скользнула по его лицу. —?Подвох??— мы с Аней произнесли это почти хором. —?Подвох. Нельзя хотеть, чтобы у тебя чего-то не было. Это как «пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что». С таким планом ничего не найдешь. Нельзя хотеть избавиться от страдания. Если ты ищешь избавления от страдания — ты бежишь от страдания, а оно тебя догоняет. Вы с ним словно в салки играете. Повисла долгая пауза. Все мы втроем решали сейчас одну задачу. Мы думали о страдании и о том, как оно связано со счастьем. И связано ли? Данила сформулировал очень важные отправные точки, казалось, решение где-то совсем рядом. Но где? Не хватало какого-то одного элемента. Какого? —?Я думаю, что страдание,?— сказал Данила через какое-то время,?— это препятствие на пути к самому себе. Оно словно бы говорит: «Не смотри на себя, смотри на меня. Борись со мной, ведь я — твое несчастье». И это правда, страдание — это наше несчастье. Но счастье — это не отсутствие страдания, это что-то совсем другое… Это просто две разные дороги. Совсем разные! Все правильно! Остается только выбрать, по какой идти…
«Мой дорогой, мой любимый Учитель!?— писала Анития.?— Наверное, мы уже не встретимся. Но я очень надеюсь, что Секст доставит тебе эту записку. Я хочу, чтобы, умирая, ты знал, насколько я благодарна тебе. Я благодарна жизни за то, что она подарила мне встречу с тобой. Ты любил меня, ты учил меня жизни. И я счастлива. В последнее время я много думала о том, что ты говорил. О том, что мы должны отказаться от всего земного, от своих привязанностей. Мы должны, потому что это избавит нашу душу от страха потери, а значит, и от страдания. В этом цель. Свет души недостойно омрачать страхом и страданием. Но что бы ты ни говорил и как бы я ни хотела быть верной твоему слову, я не могу и, главное, не хочу избавляться от своего чувства к тебе. Сначала я думала, что это неправильно, что я должна. И я честно пыталась. А потом я подумала: что станется с моей жизнью, если я добьюсь результата? Она потеряет всякий смысл. Мне достаточно просто вспомнить о тебе, и я буду чувствовать себя счастливой. Это дает мне ощущение, что все в моей жизни не напрасно и не просто так. Неважно, где ты и чем ты занят. Я живу этим чувством, я живу своей любовью и нежностью к тебе. Это чувство делает меня бесстрашной и свободной, оно делает меня счастливой. Когда я узнала о твоем аресте, душа моя омрачилась тоской. Признаюсь тебе, я знаю — ты бы этого не одобрил. Все мои мысли были заняты твоим освобождением. Я видела, как переживает Секст, и надеялась вместе с ним, что мы сможем тебя вызволить. Но все было тщетно, мы бессильны перед этим миром. Но это бессилие не означает нашей слабости. Так ты учил меня, и я выучила этот урок. Я обратилась внутрь себя за этой силой. И там, внутри себя, я нашла свое чувство к тебе, и сердце мое исполнилось счастьем. И тогда я поняла, что привязанность — это страх, а страх — это страдание. Но моя любовь к тебе свободна от страха, она просто живет. Я сидела в саду и пела. Я пела о тебе, о том, что ты значишь для меня и зачем боги послали мне встречу с тобой. Это так очевидно! Ты — подарок, огромный подарок, за который я вечно буду им благодарна. На мое пение откликнулось два молодых человека, они прошли в сад и стали разговаривать со мной. Прежде я никогда с ними не встречалась. Я не знаю, кто они и почему пришли говорить со мной. Один был похож на грека, другой — на перса. Их речь была странной, словно они только что приехали в Рим и не знают наших порядков. Но они сказали мне одну очень важную вещь. Они сказали мне, что страдание и счастье расположены в разных сторонах света. Что жизнь кажется человеку дорогой между ними. Но это неправильно, потому что, на самом деле, это две разные дороги. Одна ведет к счастью, другая — к страданию. И каждый человек сам выбирает свою дорогу, сам выбирает путь, по которому ему предстоит идти. И когда я услышала это, я поняла, что всю жизнь ты рассказывал мне именно об этом. И я поняла, что настало время моего выбора. Я должна выбрать свою дорогу. Дорогу страдания выбрать легко, и с детства мы приучены идти именно этой дорогой. Но мы не обязаны делать это. Это наш выбор. И теперь я его сделала. Я иду к счастью, Максимилиан. И что бы ни случилось с нами, какие бы страдания ни приготовила нам судьба, я не сойду с этого пути. Я знаю счастье любви, и я ни за что не отрекусь от него, никогда не забуду о нем. Оно во мне, оно — это я. Не бойся за меня, мой любимый. Я мечтаю, что ты сможешь гордиться мной. С нежностью и благодарностью сердца, вечно твоя Анития».
Максимилиан был спокоен и собран. Смерть не страшила его. «Мы не можем бояться того, чего не знаем. А мы не знаем смерти. Поэтому, боясь смерти, мы боимся только своих фантазий. Бояться фантазий глупо»,?— так Максимилиан думал раньше, так он думает и теперь. Да, он так до сих пор и не нашел ответа на свой главный вопрос. Он не знает, в чем смысл страдания. Но где-то внутри он смутно чувствует: испытание не в том, чтобы просто пережить страдание, найти способ. Испытание в том, чтобы смотреть поверх него. Опала коснулась его близких, но никто из них — ни Секст, ни Анития — не были сломлены горем. Никто из них не стал хвататься за соломинку веры, не стал искать религиозного смысла в тех испытаниях, которые выпали на их долю. Легче всего придумать смысл страдания, утешить себя иллюзией. Легче всего решить — есть на небесах кто-то, кто готов зачесть мне мои страдания в качестве пропуска в рай. Но это неправда. А неправильный ответ не лучше полного его отсутствия. Максимилиан не признавал никаких жертвоприношений — ни римским богам, ни, тем более, богу евреев. Бог не может требовать жертвы. Он был бы жесток, если бы принял ее. Бог — это любовь, а любовь живет в человеке. Об этом он всегда говорил Анитии: «Болью не купишь райских чертогов. На долю каждого из нас выпадают испытания, и нужно иметь мужество пройти их, не ожидая чудесной помощи. Рай — это то, что у тебя в душе. Единственный путь к нему — твоя внутренняя свобода».
Быть героем просто — нужно помнить о тех, кого ты любишь
—?Мы страдаем только до тех пор, пока нам кажется, что в этом мероприятии есть какой-то смысл,?— тут голос рассказчика стал веселым,?— какая-то романтика, если хотите. Но спроси себя: «Зачем я страдаю?» И тебе станет понятно — это абсолютно бессмысленная вещь! Если кому-то нравится тратить время, силы на бессмысленные вещи, он, конечно, может этим заниматься. Грубо говоря, хочет страдать — пусть страдает. Но тот, кто хочет, чтобы в его жизни был смысл, просто не имеет права тратить ее на бессмысленные вещи! И первая из этих бессмыслиц — страдание, о котором вы меня спрашиваете. А первая из вещей, которая, наоборот, наполняет нашу жизнь смыслом,?— это наши чувства, наше отношение к людям, которые нам дороги. Да, мы не можем дать четкий, конкретный ответ на вопрос: «Зачем я люблю?» Но тут ведь и сам вопрос лишен всякого смысла! Зачем я люблю?! Спросили тоже! Это настолько очевидно, настолько важно, настолько где-то внутри, в душе, в душе каждого из нас, что и спрашивать-то как-то глупо! Люблю — да! И все! —?А это только любви касается??— уточнил ведущий. Нет, совсем нет! Знаете, если вы смотрите на вещи поверхностно — а все мы часто этим грешим,?— вы неизбежно попадаете в западню. Так устроен наш разум — то, что на поверхности, его путает. Поэтому мы должны научиться видеть суть вещей, не то, что на поверхности, а то, что за этой поверхностью. Страдание — это испытание, да. Но у самого страдания нет сути. Оно — пустышка. А у счастья есть суть, тут даже объяснять нечего. И так во всем.
Жаль, что не могу – кошкой, сукой, влёт, Вдребезги, до дна, будучи собою.
Совесть — удивительная штука. Она создает иллюзию, что мир не так плох, как о нем следовало бы думать. Совесть говорит человеку: «Ты плох!» И тебе сразу же кажется, что вся проблема в тебе. читать дальшеТы начинаешь приглядываться, смотришь на себя с пристрастием, видишь скрытые от других свои слабости и изъяны. Разумеется, в такой ситуации ты кажешься себе плохим. Но стоит переключить внимание, посмотреть вокруг, и ты понимаешь: окружающие тебя люди и их мир — вот, что по-настоящему ужасно! Ты видишь пороки там, куда ты смотришь, — смотришь внутрь себя и находишь их в себе, смотришь вокруг и находишь в других. Совесть заставляет тебя смотреть внутрь. Совесть делает тебя порочным. А ненависть — благородным. Да, это звучит странно, но это так. Именно так!
Когда же, когда он — Илья, «хороший Илья» — возненавидел человека?! Может быть, ощутив себя начальником? Когда понял, что может распоряжаться чужими судьбами, а сами эти судьбы хотят, чтобы ими распоряжались? Когда увидел, что его «наезд» не встречает никакого сопротивления? Когда осознал, что уважать в этих людях категорически нечего? читать дальшеДа, он отвратителен со .своими подчиненными. Да, он сознает это. Но ведь они позволяют ему быть таким! Своей агрессией, своим деспотизмом он пытается пробудить в них силу, спровоцировать их на действия. Но, видимо, ее в них просто нет. Нечего провоцировать! Невыносимое откровение! Его подчиненные мазохистски сносят все, и после выказывают какую-то странную, необъяснимую, тоже мазохистскую благодарность. Почему же Илья не прекратил все это? Если и так понятно, что они слабые, зачем пытаться провоцировать их на поступки и активные действия? Бессмысленно! Но Илья уже не мог остановиться. Его ненависть к своим безвольным, пассивным подчиненным превратилась в отчаянный, ничем не мотивированный натиск — до конца, по полной. Теперь он требовал от них безоговорочной капитуляции.
«У них же нет души!» — эта фраза, словно луч яркого света, ослепила Илью. В ней было больше, чем он подумал, больше, чем он мог бы сказать словами. Люди живут, подобно животным, не понимая, что их жизнь конечна. Да, в этом все дело! Они живут так, словно бы им суждено жить вечно! Они открещиваются от смерти, делают вид будто бы не знают, что умрут. А ведь все они умрут, причем, очень скоро. читать дальшеВсе, с кем он сегодня встретился, все эти прохожие, что идут сейчас по улице, заходят в дома и магазины, едут в машинах, пьют чай на своих кухнях, все они скоро умрут. Спустя каких-нибудь пятьдесят-семьдесят лет все они составят дружную компанию на бескрайних просторах какого-нибудь уже сейчас активно перепахиваемого кладбища. Они все уже трупы! Если бы у них была душа, если бы они осознавали конечность своего существования, то они просто не смогли бы жить так, как они живут. Они бы не стали унижаться, не тратили бы свою жизнь на пустяки, не говорили бы о ерунде, не пресмыкались бы ни перед кем и не кляли бы судьбу. Нет, они бы ничего этого не делали! Но их страх сильнее, чем их душа, страх требует от них, чтобы они бежали прочь от смерти, от самой мысли о смерти, и вот итог… Души нет.
Тот, кто боится смерти, тот не живет. Если же он не живет, то он уже умер. Так чего же он теперь боится?..
Твоя ошибка, Илья, — продолжил Данила, — в твоей ненависти к человеку. Ты ненавидишь других людей, но ведь ты и сам — человек. Своим чувством ненависти ты разрушаешь не кого-то постороннего, а самого себя. Своими действиями и поступками ты создаешь обстоятельства, которые ведут тебя прямой дорогой к смерти. читать дальшеТебе стыдно и неловко быть человечным. Ты не смог принять свою человечность, Илья, ты испугался ее. И чтобы спрятать свою подлинную сущность поглубже, ты стал ненавидеть других людей. Но твоя ненависть к ним разрушает тебя самого. Ты так и не понял, что твое счастье заключено в их счастье. Именно поэтому последний твой грех — сострадание. — Сострадание?.. — Илья не понял этих слов Данилы. — Да, сострадание к другим людям. Именно оно создает у тебя иллюзию, что ты сильнее их, что они зависят от тебя, что им что-то от тебя нужно. Но на самом деле все наоборот — это тебе от них нужно, Илья. И это ты зависишь от них, поскольку подлинная твоя сила — не в агрессии, а в помощи, в потребности помогать. Ты ненавидишь тех, кто тебе нужен. Именно потому твоя ненависть к человеку — твоя ошибка. Илья тяжело выдохнул. Словно бы какой-то камень свалился сейчас с его плеч. Эти, такие, в сущности, простые слова Данилы все вдруг поставили на свои места. Илья думал прежде, что он — заложник своего сострадания. Что именно его сострадание к другим людям не позволяет ему быть человеком с плетью — сверхчеловеком. Но внутри Илья всегда ощущал во всем этом какой-то подвох. На самом деле, он не хотел быть человеком с плетью, но ему казалось, что иначе просто нельзя, что другого и быть не может. Теперь Данила помог ему решить эту задачку. Да, сострадание — это грех, странный, даже парадоксальный грех. Если ты сострадаешь, ты думаешь, что нуждаются в тебе, что своим сочувствием ты оказываешь помощь. Но, на самом деле, это ты нуждаешься в других людях, ведь именно они делают тебя человеком. Мы нуждаемся в других людях — в этом правда. Все прочее — ложь, и ты лжешь себе, если думаешь иначе. Другие люди вполне могут обойтись без тебя, ведь их много, но сможешь ли ты обойтись без них? Глупо ненавидеть других людей, абсурдно считать их обузой или бременем. А ведь именно эти мысли одолевали Илью столько лет! Он пытался избавиться, спрятаться от других людей. А на самом деле, он просто страшился своей открытости и своей искренности. Илья боялся быть таким, каким он в действительности хотел быть. Он прятал свою искренность, защищаясь состраданием. И ненавидел людей, потому что не мог не сострадать им. Он вытеснял свое сострадание ненавистью, а в действительности просто запирал себя в казематах собственного одиночества и мучился.
Во всем есть смысл! Этот человек, которого тебе мир послал, очень важное в твоей жизни событие. Может быть, он испытание для тебя, а может быть — тайна, которую тебе предстоит открыть. Общаясь с ним, ты, возможно, узнаешь что-то для себя важное или что-то про себя самого, о чем раньше и не догадывался. Все это мир дает тебе через него! И благодаря этой случайной встрече ты можешь стать сильнее, умнее, больше, тоньше, глубже… Все это преображает тебя! — Одна и та же ситуация может восприниматься и как бремя, и как подарок! — я понял, наконец, то, что пытался втолковать мне Данила. — Я об этом и говорю! В одном случае ты истощаешься, устаешь, словно постоянно теряешь, тратишься на какого-то дядю. Конечно, в определенный момент тебе это надоедает, к горлу подступает ненависть. Ты раздражаешься: «Какого черта?!» А теперь просто изменим «точку отсчета», посмотрим на это же отношение, но с другой стороны: что лично тебе дает эта встреча? И все меняется — напряжение уходит, а ты начинаешь чувствовать, как мир заботится о тебе. А понимая, что весь мир действует для тебя и на благо тебе, ты исполняешься радостью, чувствуешь благодарность. — Как же это просто быть счастливым! — воскликнул я. — Просто пойми: все, что ты делаешь, и все, что происходит с тобой, это подарок! Ты постоянно получаешь подарки! Ты или видишь это, и тогда ты счастлив. Или нет, и тогда вся твоя жизнь превращается в муку, наполняется одиночеством и теряет всякий смысл! Все зависит от… Как ты ее назвал?.. — я забыл это выражение. — «Точки отсчета», — улыбнулся Данила. — Да, все зависит от «точки отсчета»! Ты или смотришь из своего «я», или в самого себя…
И каждое утро ей, как всем одиноким людям, начинало казаться, что она не одинока, - чувство, которое рассеивается лишь постепенно, по мере того, как приближается вечер и вновь убеждаешься в этой печальной истине.
И сама жизнь, и присущий Одри трезвый взгляд на вещи убедили ее, что пресловутое доброе имя женщины вовсем не так уж важно, - его выдумали мужчины для своего удобства; в романах, в пьесах, в зале суда они из самых корыстных побуждений курят фимиам этому молью траченному божку. Чутье подсказывало ей, что мужчинам необходимо верить, будто для женщины страшно важно слыть добродетельной и неприступной: ведь только так они могут спокойно, ничего не опасаясь, владеть своими женщинами. А во что они хотят верить, в то и верят. Но она знала правду. Женщины выдающегося ума, которых ей случалось встречать и о которых она читала, как видно, мало значения придавали физической верности или неверности, женская честь была для них прежде всего понятием духовным. А по себе Одри знала, что для обыкновенной женщины сохранить доброе имя значит не уронить себя в глазах того или той, кого любишь больше всех на свете. Что до женщин, искушенных в жизни - а таких очень много и кроме светстких львиц, и все они очень разные, - она часто замечала, что им важна их репутация не сама по себе, но как некая коммерческая величина: не как венец добродетели, но как ценность, которую можно продать.
Вы боитесь перемен. Вам проще мечтать о побеге, вместо того чтобы по-правде сбежать. Ведь если не удастся - у вас ничего не останется. А потому легче отказаться от реального побега и продолжать жить вечной надеждой. Только вот в чем штука - надежда для трусов.
Разве мы не убиваем будущее, чтобы спасти настоящее? (С) ЧП
... нет ничего сложнее, чем понять мертвых, и ничего опаснее, чем ими пренебрегать.
Сочетание присутствия и анонимности - исповедь без наказания, истина без последствий, - в этом есть своя прелесть. Так или иначе, смыть с пальцев кровь.
Это сейчас модно, языки распускать: люди выдают свои секреты, а заодно и чужие; выкладывают все, что есть за душой, а иногда - чего за душой и нет. Из чувства вины, в тоске, ради удовольствия, но чаще потому, что одни хотят выставить себя напоказ, а другие - видеть, как те это делают.
Она не потеряла надежду - просто сложила и убрала: эта вещь не на каждый день.
Единственный шанс сказать правду - исходить из того, что написанного никто не прочтет, и даже ты сама когда-нибудь позже. Иначе станешь оправдываться. Нужно смотреть так: указательный палец левой руки выписывает чернильную нить, а левая рука эту нить тут же стирает.
Почему нам так хочется себя увековечить? Даже при жизни. Подвердить свое существование - точно собаки, что метят пожарный кран. Мы выставляем напоказ фотографии в рамках, дипломы, столовое серебро; вышиваем монограммы на белье, вырезаем на деревьях имена, выцарапываем их в туалетах на стене. И все по одной причине. На что мы надеемся? На аплодисменты, зависть, уважение? Или просто на внимание - хоть какое-нибудь? Мы хотим по крайней мере свидетеля. Мысль о том, что когда-нибудь наш голос перегоревшим радиоприемником замолкнет навсегда, невыносима.
Разве мы не убиваем будущее, чтобы спасти настоящее? (С) ЧП
Полагается делать вид, что младенцы рождаются в мир, где никто не пытается их сжечь. Эта хитрость дает тебе возможность радоваться тому, что они родятся. Эта хитрость дает тебе возможность спокойно приняться за вязание маленьких носочков, верно?
Была ужасная погода. Мрачные капли кроваво-черного дождя падали с черно-кровавого неба. Ужасные злодеяния кроваво творились в городе, что был по самые вершины небоскребов залит кровавой кровью и увешан окровавленными внутренностями невинных жертв!(с)
"Дети простят вам любую оплошность и ошибку, но помните: они никогда не простят вам вашей смерти. Разве могут дети понять, почему вы вдруг ушли? Только что были, а потом вас нет, вы ушли и не вернулись, не сказав ни слова, не объяснив, не простившись и не оставив даже записки, ничего. Если люди уходят и не возвращаются, разве можно им верить?"