Квартира оказалась на Кронверкском. Как и положено, вход в подпольную квартиру был до предела запутан. С переулка вошли в здание городской биржи труда, потом пробирались через какую-то лавку, затем поднялись по пыльной, сто лет не убиравшейся лестнице. Далее открылась анфилада комнат, почему-то уставленных пустыми столами. В конце анфилады пряталась крохотная дверца - входить, точнее, заползать в нее пришлось пригнувшись.
Здесь в двух комнатушках ютился Петроградский комитет партии большевиков.
Какие это были прекрасные, очень солнечные, морозные дни. Никто в Петрограде уже не ходил по тротуарам, ходили революционно - по мостовой.
В гарнизоне начали постреливать - "их благородий"-офицеров. Она просыпалась, безумная в похоти, наша красавица, кровавая девка, истинная русская Революция! Разве захочет она долго спать с этими приличными господами?!
И тогда мы вчетвером хором прокричали:
- Солдат в Совет! Солдат принять!
В тот день он родился - Совет рабочих и солдатских депутатов.
Помню восхищенное лицо Керенского за столом президиума. Он сразу оценил: теперь под началом Совета есть самая грозная сила в столице - солдатня. Та, слонявшаяся по улицам без офицеров, серая бритоголовая вооруженная толпа.
Так что начинал Совет заседание говорунами, но закончил - силой.
Про меня, мобилизовавшего всю троицу участвовать в выборах, троица как-то забыла. Забыл и мой родственник Чхеидзе, ставший председателем Исполкома, той самой грозной новой власти. И так будет всегда. Я никогда не буду на вершинах. Возможно, потому я и остался в живых.
- Откуда автомобиль? - любознательно спросил он у шофера.
- Из царского гаража забрали. На ем Николашка ездил. Его хранцуз-шофер обслуживал, нынче он в бегах. Таперича я.
- А где царь? - поинтересовался Коба.
- В Царском под охраной. И вся семейка с ним.
- Надо же... - прыснул в усы Коба. - Трудно привыкнуть после Курейки - ездить царем...
Он поднял голову и усмехнулся:
- Товарищ Наполеон учит нас: у настоящего политика гнев не подниматся выше жопы... Учимся, понемногу учимся, - и прыснул в усы.
- Что такое настоящий Вождь? Они ему протянули руку, а он в нее сунул камень. Тот ему морду для поцелуя подставил, а он в нее харкнул. Учимся, понемногу учимся!
- Всё дозволено Вождю, Фудзи. Даже исправить Маркса. Учимся понемногу, учимся...
Шли мы недолго, решили сесть на трамвай. Большую часть пути к Великой Октябрьской революции оба Вождя прозаически проехали на трамвае. На "траме", как тогда говорили, мы и въехали в исторический переворот.
Какая-то старая дама окликнула меня с балкона:
- Простите, сударь, что случилось в городе? Прислуга пришла с улицы сама не своя...
- Революция, госпожа хорошая.
- Как, опять? Невозможно! Всё у нас не по-людски! То триста лет нету Революции, то Революция каждый день!
- Тогда позвольте процитировать. - И он с дурной усмешкой заговорил: - "У добрых отнялись руки, зато у злых развязались на всякое зло. Толпы отверженных, подонков общества потянулись на опустошение своего же дома под знаменами разноплеменных вожаков, самозванцев, лжецарей, атаманов из вырожденцев, преступников..."
Мудрая молодая женщина не обиделась. Великая княгиня сказала мне: "Что ж, остракизм, которому мы подвергаемся, понятен. Мы - пережиток прошлого, мир более не нуждается в еще одной ветхой византийской империи... Правила, по которым мы жили, отменяются, но я... я воспитана в этих правилах... Я дитя еще недавно могущественной династии и не могу сразу от них отказаться, не могу стать безразличной к постоянным покушениям на мое достоинство".
Нет, он не был бесчувственен, мой лучший друг... Я готов повторять и повторять: те, кто читают о нас теперь, не понимаю нас тогда. Эмоции в те годы сильно поизносились вместе с привычной моралью.
Как писал потом кто-то из немцев: "Уничтожая прежние привычные ценности, народ в глубине души тосковал по ним. Ибо немецкий народ - прежде всего, народ порядка. И немецкий обыватель, даже участвуя в этом коллективном отчаянии, в этой оргии свободы, на самом деле ждал того, кто отнимет у него эту треклятую свободу."
Как-то в ссылке товарищ Каменев процитировал мне любопытные слова товарища Гамлета: "На флейте трудно играть, а на человеке еще труднее". Но товарищ Гамлет тут сильно ошибня. И мы его поправим. На человеке куда проще, чем на флейте. Люди, как камешки в море, легко обкатываются, Фудзи... И политик, - он поднял поучительно толстый палец, - должен это учитывать. Особенно если знать, что сказал о русских один умный вельможа в восемнадцатом веке: "Нам, русским, хлеба не надо. Мы друг дружку едим и тем сыты бываем".