Он глядит на нее, скребет на щеке щетину, покуда несут соте. "Ангел, не обжившийся в собственной красоте. Ладно фотографировать - по-хорошему, надо красками, на холсте. Если Господь решил меня погубить - то Он, как обычно, на высоте". Он грызет вокруг пальца кожу, изводясь в ожидании виски и овощей. "Мне сорок один, ей семнадцать, она ребенок, а я кащей. Сколько надо ей будет туфель, коротких юбочек и плащей; Сколько будет вокруг нее молодых хлыщей; Что ты, кретин, затеял, не понимаешь простых вещей?"
Она ждет свой шейк и глядит на пряжку его ремня. "Даже больно не было, правда, кровь потом шла два дня. Такой вроде взрослый - а пятка детская прямо, узенькая ступня. Я хочу целоваться, вот интересно, он еще сердится на меня?"
За обедом проходит час, а за ним другой. Она медленно гладит его лодыжку своей ногой.
Я - есмь. Ты - будешь. Между нами - бездна. Я пью. Ты жаждешь. Сговориться - тщетно. Нас десять лет, нас сто тысячелетий Разъединяют. - Бог мостов не строит.
Будь! - это заповедь моя. Дай - мимо Пройти, дыханьем не нарушив роста. Я - есмь. Ты будешь. Через десять весен Ты скажешь: - есмь! - а я скажу: - когда-то...
Не больше, не меньше – обычная пара мы А разница в возрасте… бог с ней, банальной. Мы будем любить – молодыми и старыми, Для нас только это всего актуальней.
Наш будничный вечер – да что же в нем нового? Лишь руки к рукам, чтоб немного согреться. И свечи, и мы, и бутылка сливового… И электро-губ поцелуй прямо в сердце.
Наш странный контраст – мы читаем с листа его. Обычный совет – «Хорошенько все взвесьте!» Ты любишь хип-хоп, я – Олега Митяева, И мы так отчаянно счастливы вместе.
«Прости, все равно вы друг с другом не будете». «Сгорит ваша страсть от такого пожара». «Вы так гармоничны!», «Как нежно вы любите!» «Какая вы все же красивая пара!»
И мы, притяженьем бессмертным влекомые, Уносимся вместе в наш мир зазеркальный. У счастья лицо до смешного знакомое. А разница в возрасте… бог с ней, банальной!
Ты же мне обещала вообще не дворец, а рай! Как ты можешь здесь жить? - всю ночь возмущался Кай. Королева молчала, кривя виновато рот - Королева же знала, кого на себя берёт. - Будет так, как ты хочешь. Ты только не остывай.
- Как же тут не остынуть? Повсюду ветра и лёд. Не продуло бы спину, и горло уже дерёт... Королева молчала. Ну да, здесь январь, не май. Королева же знала. Не знал только глупый Кай. - Если тут тебе плохо, она за тобой придёт.
- Не придёт. Там у Герды дела - непочатый край, Натопи - и останусь, - ресницами хлопал Кай. Королева молчала. От ласки сносило влёт. Королева же знала, что Герда уже вот-вот... - Заберёт тебя. Скоро. - А ты ей не отдавай.
Королева смеялась - смех бился о низкий свод, Королева смеялась, целуя его в живот. - Мой хороший, мой славный, мой маленький глупый Кай, Обещай, что останешься... - Просто не отпускай. - Обещай! - Обещаю. Ведь знала же, что соврёт.
ЗА КУЛИСАМИ Вы стояли в театре, в углу, за кулисами, А за Вами, словами звеня, Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами Потихоньку ругали меня.
Кто-то злобно шипел: «Молодой, да удаленький. Вот кто за нос умеет водить». И тогда Вы сказали: «Послушайте, маленький, Можно мне Вас тихонько любить?»
Вот окончен концерт... Помню степь белоснежную... На вокзале Ваш мягкий поклон. В этот вечер Вы были особенно нежною, Как лампадка у старых икон...
А потом - города, степь, дороги, проталинки... Я забыл то, чего не хотел бы забыть. И осталась лишь фраза: «Послушайте, маленький, Можно мне Вас тихонько любить?» /Александр Вертинский, 1916, Крым/
Он был старше ее. Она была хороша. В ее маленьком теле гостила душа. Они ходили вдвоем, они не ссорились по мелочам. И все вокруг говорили: Чем не муж и жена? И лишь одна ерунда его сводила с ума: Он любил ее, она любила летать по ночам.
"Ангел, не обжившийся в собственной красоте.
Ладно фотографировать - по-хорошему, надо красками, на холсте.
Если Господь решил меня погубить - то Он, как обычно, на высоте".
Он грызет вокруг пальца кожу, изводясь в ожидании виски и овощей.
"Мне сорок один, ей семнадцать, она ребенок, а я кащей.
Сколько надо ей будет туфель, коротких юбочек и плащей;
Сколько будет вокруг нее молодых хлыщей;
Что ты, кретин, затеял, не понимаешь простых вещей?"
Она ждет свой шейк и глядит на пряжку его ремня.
"Даже больно не было, правда, кровь потом шла два дня.
Такой вроде взрослый - а пятка детская прямо, узенькая ступня.
Я хочу целоваться, вот интересно, он еще сердится на меня?"
За обедом проходит час, а за ним другой.
Она медленно гладит его лодыжку своей ногой.
Полозкова
Я - есмь. Ты - будешь. Между нами - бездна.
Я пью. Ты жаждешь. Сговориться - тщетно.
Нас десять лет, нас сто тысячелетий
Разъединяют. - Бог мостов не строит.
Будь! - это заповедь моя. Дай - мимо
Пройти, дыханьем не нарушив роста.
Я - есмь. Ты будешь. Через десять весен
Ты скажешь: - есмь! - а я скажу: - когда-то...
Цветаева
И на висках блестит седая прядка.
Как смеешь ты, скажи, любить меня,
Плевать на все моральные порядки?
Стою сейчас у чёрной полосы.
Прошу судьбу дать старости отсрочку.
Пойми, дружок, гожусь тебе в отцы
И у меня - уже большая дочка.
Быть может, знай, тебя бы и любил,
На склоне лет отдался б поцелую.
Да только там – постель… Не хватит сил
Мне ублажить «нимфетку» молодую.
Воскликнут все: «Он тронулся умом!»
Заплачет мать: «Ну что за чертовщина?!»
Надежда зло оскалилась в трюмо:
«Послушай, друг, но ты ж - ещё мужчина... »
Разница в возрасте – это смешно!
И пусть младше ты – это неважно!
Главное, вместе нам хорошо,
Нужно, чтоб ты был немножко отважней!
Соглашусь, у тебя есть свои интересы,
С окруженьем моим не знаком,
Но ведь можем мы быть и вместе,
Остальное все будет потом!
Я с тобою, поверь, не играюсь,
Так, как куклой играет дитя,
Иногда, ты пойми, даже каюсь,
Что у всех отбираю тебя!
Вижу, я тебе не безразлична,
Но не хочешь ты это признать,
У тебя, говоришь, все отлично,
Ты совсем не умеешь лгать.
Ты не можешь в себе разобраться,
И не можешь дать верный ответ,
На вопрос: с кем ты хочешь остаться?
И нужна я тебе или нет?
А разница в возрасте… бог с ней, банальной.
Мы будем любить – молодыми и старыми,
Для нас только это всего актуальней.
Наш будничный вечер – да что же в нем нового?
Лишь руки к рукам, чтоб немного согреться.
И свечи, и мы, и бутылка сливового…
И электро-губ поцелуй прямо в сердце.
Наш странный контраст – мы читаем с листа его.
Обычный совет – «Хорошенько все взвесьте!»
Ты любишь хип-хоп, я – Олега Митяева,
И мы так отчаянно счастливы вместе.
«Прости, все равно вы друг с другом не будете».
«Сгорит ваша страсть от такого пожара».
«Вы так гармоничны!», «Как нежно вы любите!»
«Какая вы все же красивая пара!»
И мы, притяженьем бессмертным влекомые,
Уносимся вместе в наш мир зазеркальный.
У счастья лицо до смешного знакомое.
А разница в возрасте… бог с ней, банальной!
Ташик,
Ты же мне обещала вообще не дворец, а рай!
Как ты можешь здесь жить? - всю ночь возмущался Кай.
Королева молчала, кривя виновато рот -
Королева же знала, кого на себя берёт.
- Будет так, как ты хочешь. Ты только не остывай.
- Как же тут не остынуть? Повсюду ветра и лёд.
Не продуло бы спину, и горло уже дерёт...
Королева молчала. Ну да, здесь январь, не май.
Королева же знала. Не знал только глупый Кай.
- Если тут тебе плохо, она за тобой придёт.
- Не придёт. Там у Герды дела - непочатый край,
Натопи - и останусь, - ресницами хлопал Кай.
Королева молчала. От ласки сносило влёт.
Королева же знала, что Герда уже вот-вот...
- Заберёт тебя. Скоро.
- А ты ей не отдавай.
Королева смеялась - смех бился о низкий свод,
Королева смеялась, целуя его в живот.
- Мой хороший, мой славный, мой маленький глупый Кай,
Обещай, что останешься...
- Просто не отпускай.
- Обещай!
- Обещаю.
Ведь знала же, что соврёт.
© Copyright: Дарёна Хэйл, 2012
Вы стояли в театре, в углу, за кулисами,
А за Вами, словами звеня,
Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами
Потихоньку ругали меня.
Кто-то злобно шипел: «Молодой, да удаленький.
Вот кто за нос умеет водить».
И тогда Вы сказали: «Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?»
Вот окончен концерт... Помню степь белоснежную...
На вокзале Ваш мягкий поклон.
В этот вечер Вы были особенно нежною,
Как лампадка у старых икон...
А потом - города, степь, дороги, проталинки...
Я забыл то, чего не хотел бы забыть.
И осталась лишь фраза: «Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?»
/Александр Вертинский, 1916, Крым/
В ее маленьком теле гостила душа.
Они ходили вдвоем, они не ссорились по мелочам.
И все вокруг говорили: Чем не муж и жена?
И лишь одна ерунда его сводила с ума:
Он любил ее, она любила летать по ночам.
(Машина Времени, "Он был старше её")