[[ряженка]]

ЧБ.Тысяча изменений

...и бархатная пыль уже

Мои мысли покрыла...

(Влади."Каста"

1

Квик занят. Обрубок и Диз -тоже. Все смотрят в окно. каждый ищет что-то для себя

плесень. Глупость. Ничего нового. Окно рисовал я. А я новое не рисую. Не люблю. Но они смотрят. Значит, я видел больше.

Они младше. И ещё не насмотрелись на мир. Даже не знают, что в одно окно много не увидишь. И в два тоже. А повторяться я не люблю тоже. Это меня унижает.

Лады. Вру я всё. Я вижу тысячи изменений в этом окне. А они… для них всё внове. И они не замечают, как отваливается краска.

Если бы они были муравьями, то сидели бы на подоконнике. И понимали бы, что мир рушится. Осыпается кусочками, крушится после удара. И не могли бы восстановить.

А я беру кисточки и гроздьями развешиваю золотые крапинки. Это фонари. На месте обвалившейся краски. Ночь зреет и вскоре от обилия света наступает утро. Робко заглядывает и входит. Протискивается бочком мимо входящих пацанов. Да, и они уходят.

От ночи остаётся лишь догорающая мировая палочка, увенчанная подрагивающим огоньком. И даже она опускается. Ниже и ниже. Уходит. Рас… в землю. И там, где раньше тлела усталая, неторопливо нетерпеливая жизнь, неловко колышется чёрная былинка тепла.

Утро привычно укладывает себя спать. Приход дня разбудит его и, не успев даже раскрыть глаза, оно вспыхнет спичкой. И, догорая в равнодушном молчании суеты сует, уйдёт в вечер. В сумерки. Потом умрёт от боли. А вокруг будет темным-темно. Вокруг будет одноглазый выбор.

А завтра придет новое утро.

Интересно, откуда оно будет знать, что ему надо спать? Может их инструктируют?

Смысл жизни уходит. Всё уходит. Даже появляясь снова, всё все равно должно будет уйти.

Солнце… я жмурюсь. Оно тоже падает. Почему так? С другой стороны оно поднимается. Несправедливость. Почему оно не светит всем сразу?

Хотя кто знает- может антиподам нравится так жить. Наоборот. Ходить вверх ногами.

Хочу посмотреть на одного из них. В каком-нибудь самолёте или пароходе. Когда его кувырнёт головой вверх, что он почувствует? Может , найти в инете австралийца и початиться, а потом в гости махнуть?

?

Моча в голову ударит. Да и нет у меня инета. И компа тоже нет.

Я разорён, так ничего и не имев. Меня нагло обокрали. Проветрили жизнь по чьей-то сучьей наколочке. Сняли всё, что могли , пока я был укутан в пелёночный конверт и не мог ничего предпринять- и ни в чём не нуждался, окромя сухой попы и мокрой сОски. Так вот.

Я потеряно хлопаю по верной морщинистой простыне. Она старая и ещё должна помнить, как меня задумали. Я жалок, как её заплаты. Я холоден. У меня глаза цвета ртути с зимним небом.

Я падаю на спину. Я вижу свою подругу. Я повесил её на стену вверх ногами, как антипода. И сейчас вижу её нормальной. А такой она не будет. Потому что её нет. Да и не хочу, чтобы она менялась. Я её люблю ей самой. Так получилось.

Да. Мы были и остались разными. Не жаль. Всё хорошо. Захлопни мысль, тебе было хорошо со мной. Надо было только понять это.

Но здесь она есть. Плоская, как давленная фаст-фудовская тарелочка. Полная глянцевая тарелка секретов и непоняток. И так же лыбится, хотя

Мы за тёмным стеклом,

Каменный дом-

Моя крепость. Но, если не захочешь больше отсутствовать- я даже улыбнусь. Пусть даже ты придёшь, чтобы уйти.

И я стою на коленях и, ткнувшись лбом в тебя, плачу по нам обоим. Заранее. За все возможные беды. Чтобы потом пройти насквозь и , не заметив, подать тебе руку.

Я не перестраховщик. Ты не думай. Наверное, мне необходимо научится беречь. Научиться любить, а не падать, увлекая за собой все свои тетради с описью ценностей.

Ай… я махаю рукой. Это тоже осторожность.

Чёртовы колёса перед глазами. И от сложностей тошнит. Мысли тяжёлые, как мешки цемента. По одной ещё можно тягать, но только по одной, и так по любому грохну оземь и рассыплю. И не собрать будет. Никак. Будет весело вспухать под пальцами султанчиками, путаясь в снегу, а потом примёрзнет, чтобы , оттаяв когда-нибудь вспомнится.

Цемент. «Портлендцемент»- я помню. Ещё помню «Трэйл Блэйзерс»

Баскетбол я люблю.

Меня крушит о столешницу. Я сдвигаю кулёк с вялой поганью и пытаюсь подняться. А рука находит наполовину полную бутылку пива.

Какого?

И мне внезапно снится утро. Я обнимаю его и чувствую, как по плечу скользнула твоя рука. Ты тепла, непонятна и нужна мне.

Уйдёшь?

2

И не надейся. На пару часов я останусь. А это уже не уход. Это расставание. Тогда уже можешь надеятьс. Может. Я и вернусь снова. Только вот кто нам скажет- зачем?

Ты спишь. Я-нет. Хотя, может, и сплю. Я тебя только два раза видела так близко. Целуя.но ты смог остаться другом, а я не удержалась. Накрыло. Упрятало в темень моего извечного переменного спасения за себя.

Я шепчу «извини», целую в агрессивное плечо. Я бы не позволила себе этого, но не сейчас. Хотелось, наверное, но что я в себе понимала, если не знала даже, как тебя принимать. Как и кем...

Может, я знала, какую нежность ты чувствуешь к своей единственной подруге. Просто не понимала твоих расстояний.

Сомневается каждый, да... но ты был чист, а я фальшивила. Ты и не скрывал ничего. Давился своей откровенностью, а я только жалела тебя. Твои испуганные глаза. Ты боялся правды- и говорил, говорил. Торопливо, сбивчиво, но точно. А я... Я...

Злой ты. Но за что тебя винить? Только за меня, только за меня...

Друг. Что за слово? Ты не уместишься в нём даже своими пальцами. А для целого нужна я. А я- предатель. Вот так... сухо... как всегда ...сухо.

3

-Опять ты плачешь... Дай сюда свой нос, дурёха...- и сам себя стесняется. Сидит, набычившись- крепкий, ладный и лохматый. Сидит в постельном солнце, золотой мальчик. А рядом она- тоненькая и зарёванная, со вздорной красивой физиономией, короткой стрижкой и прижатым к груди одеялом.

А оно- рваное. Моль и время зверствуют. И заспанное золотое чудо вытирает этим одеялом припухшие мокрые глаза девушки-тени. А тень- старше его. Золото сошло – и осталась реальность.

Поэтому она не знает ничего. Запуталась в растрёпанной пепельной седине. И раньше –то не понимала ни фига.

-Сашка... Милый...-он осторожно удерживает её. Слишком уж она прозрачна. И нельзя нечаянно уронить, -Сашка!..

-Эт точно. Сашка. Сашка опять тебя обидел,- небо смотрит кда-то вниз. И видит, кажется, всё. До самого донышка. Весь запас её горестей.

- Доброе утро, Друг

4

- доброе утро, страна! Вот оно – твоё Солнце!

Вжик. Он раздёргивает занавески с легкомысленными цветочками. Гардина рушится. Хохоча во всё голо, он пытается выбраться к этому самому «Солнцу», и пока ещё комнате темно.

- Снег...- заворожено шепчет она, не пытаясь унять проснувшееся сердце, - снег...Сашка!

-Ась?- по стене пробежали два зайчика. Ясно. Показались глаза

- а улыбка?- спрашивает она и жмурится, прикрывается руками от ударившего в лицо чистейшего пламени.

-Жарко?

Сашка подползает волоча за собой всё, что не удержалось и поползло за ним. И треснутый от пола торшер. И телефон. И её золотистое утренне счастье.

Понимание- зависимость. Наркотик. Как касание нежных губ ко влажному расслабленному лбу пол часа назад...

- И ничего ему больше не надо... Дура...

- Нет, не буду! Не хочу! Решительно! Решительно!..

- Взз! Вон там хорошо. Пойдём...

- Ты мне в душу плюнул! Всем, точнее...

Ха. Ха. Ха. Смешная ты. Ему всегда было плохо. Потому постоянно ошибается. Пишет всё. А кому?

5

- ему нельзя так. Он не выживет без этого. Скука. Тоска. Что ещё? Нежность. Это, пожалуй, самое тяжкое. Когда нет выхода- она опаснее СПИД’а и простого одноклеточного одиночества. В больших количествах скопившись в организме, нежность убивает.

Лектор внезапно замолчал. Ртуть тревожно плеснулась. Тяжёлый живой испуг остановился на напряжённо замершей тоненькой фигурке в безмолвной аляповатой мешанине модной одежды и заинтересованных приоткрытых лиц.

- ты понимаешь? Вырвалось у него. И подорвавшееся из Австралии солнце, подпрыгнув, щедро плюхнуло себя на стол.

Он утёрся рукавом. Золото так и не сошло.

А она кивнула

(из снов, записано N ME)



-= А. Демёхин=-